Жизнь в оккупированном Запорожье.
Из воспоминаний Бычковского Виктора Васильевича, 1935 года рождения:
…Первые мощные бомбовые удары по городу Запорожью я услышал, когда мама, сестра Нина и я вышли из кинотеатра после просмотра фильма «Щорс». Мне особенно запомнился момент, когда землей засыпали глаза герою. Когда все вышли на площадь возле кинотеатра, раздался какой-то шум и вскоре превратившийся в сплошное гудение. Небо потемнело. Так впервые я увидел немецкую воздушную армаду (видны были кресты).
Вся масса людей с криками побежала с площади (тем более раздался усиливающийся противный свист). Я же был зачарован. Когда раздались мощные взрывы, я оглох, а тело онемело.
Я увидел, как рядом падают шарики различной величины. Поднял один и тут же бросил: он был горячий, как утюг. Тут я заметил бегущих ко мне людей. Мама меня ощупала: ни царапины, слух вернулся.
И здесь я заметил, что вся площадь усеяна такими шариками. Несколько человек лежало. Мама нас схватила и побежала домой. Я видел, как люди тащили из магазинов мешки, ящики, сумки. Кто-то кричал, стрелял. Оказалось – это был налет на заводы города. Так я впервые в 6-летнем возрасте ощутил дыхание войны.
До войны мы жили на улице Спортивной (рядом с элитным домом в самом начале). Отец работал зав. магазином в военном городке Хортицы. Мама продавала мороженое на улице из металлических банок во льду.
В августе 1935 года отец ее отвез на военной полуторке в село Дерневка, к бабушке. Там я и родился 25 августа.
Когда по Днепру уже заканчивалась навигация, отец решил по реке доставить нас домой. Ждали несколько дней. Когда он увидел буксир, идущий на юг, то он стал сильно свистеть (у него это получалось лучше всего в жизни).
Его услышали, и шлюпка с речниками прибыла к берегу. Мама держала меня на руках, закутанного (октябрь и сильный ветер). Когда отчалили, мама захотела пересесть. Но на волне потеряла равновесие и выронила меня. Потеряла сознание, увидев сверток на воде. Гребец догнал сверток, поднял его (то есть меня) и понял, что живой и даже не проснулся.
Маме сообщили, что повезло: повернут был лицом вверх. Этим буксиром меня доставили в Запорожье. Позже мне показывали этот буксир – «Лаврентий Берия» (надстройки желтые). Он ходил и при немцах, но названия не знаю. Потом ему в советское время вернули старое название. Последний раз его видел в Кременчуге в октябре 1957 года в отпуске – лейтенантом. После этой истории дома шутили, что буду я моряком.
После той бомбардировки начали во дворах рыть щели (углубление около 2м, накрытое бревнами, ступеньки), по количеству жильцов. Нас часто загоняли туда ревуны, особенно тяжело по ночам. Но интересно – прожектора, разрывы снарядов. Я всегда получал подзатыльник: быстрее в укрытие.
Мы уже слышали канонаду за Днепром. Слышали мощный взрыв ГЭС. И однажды, когда мы сидели в щели, раздался сильный лязг металла. Мне стало так интересно, что по ступенькам поднялся до входа и высунул голову.
Я увидел несколько танков с крестами, появившихся из-за кирпичного дома и мчавшихся на нас. Не знаю, но кто-то меня сдернул вниз и тут же вход обвалился и мы увидели буксующие гусеницы танка. Мама отпорола. А когда все затихло (удалились), мы вышли и увидели, что наш барак разрушен.
Так как многих эвакуировали, квартиры были свободные. Мы собрали кое-что в развалинах, и пошли в 5-подъездный дом на проспекте. Заняли комнату на 1 этаже в 3 подъезде. Позже, туда вселилась тетя Маруся, работающая у немцев.
У нас не было никаких запасов, ни вещей (меняли на еду). Линия фронта несколько раз проходила по нашим телам. К холодам немцы освоились, и началась «мирная» жизнь. Правда, иногда собирали всех на площади и расстреливали коммунистов, евреев, партизан.
Страшное явление – угон девушек в Германию. У меня до сих пор стоит в ушах раздирающий крик, когда их грузили в огромные машины и отправляли на вокзал. Некоторые женщины бросались на оккупантов и были убиты. Тогда начали рыдать дочери. Страшное зрелище.
Как-то решались вопросы с питанием (минимальным). Сестра пошла в школу, ездила туда на трамвае, мама где-то тоже убиралась. Но я был всегда голодный. Как и другие дети. Помнится, как мы бродили вокруг домиков, где жили офицеры. В открытое окно один из них показывал буханку очень белого хлеба. Он показал, чтобы выстраивались в затылок. Мы дрались, ругались (до крови). Они хохотали.
Когда же затихли, тот отошел, а другой выплеснул на нас полный таз помоев. Под громкий смех к нам полетел хлеб. Вот здесь была настоящая битва. Немцы хохотали еще сильнее.
Но когда кому-то достались крохи «хлеба», то поняли, что над нами издевались: он был заплесневелый, не пригодный даже для голодного желудка. Под дружный хохот врагов мы, униженные, удалились, ненавидя и друг друга. После этого я приспособился рыскать в поисках пищи один.
В моем подъезде появился Толя, моих лет, и попросил его брать с собой. Стало веселей и безопаснее. Наши места: свалки, огороды, солдатские столовые. Часто дежурили недалеко от канатной подвесной дороги: там иногда товар сваливался на землю: сухари, крупы, сахар и впервые узнал – чечевицу. Пока подъезжали полицаи, мы успевали набить картузы едой.
Было очень опасно! Лучшим лакомством была деревянная огромная бочка из-под повидла. Их периодически выкатывали перед солдатской столовой, что в торце нашего дома. Повар Ганс иногда нам что-то подбрасывал, а в бочке нарочито оставлял побольше повидла на стенках и «чужих» гонял.
Облизывали бочку мы по очереди. В тот раз в нее залез Толя. Вдруг во двор въехала большая грузовая машина и начала сдавать назад. Я услышал треск раздавленной бочки, побежал и увидел недвижные ноги Толи. Долговязый немец-водитель вышел из кабины, ногой раздвинул доски бочки и я увидел, что у Толи голова вытянута, как папаха. Фашист улыбнулся и, увидев мой гневный взгляд, крикнул: «Weg! Schnell!» Мы знали, что за невыполнение (уходи быстрей) – пуля. Он направил на меня автомат. Мы знали, что и бежать нельзя, пристрелит. Я боком быстро передвигался к подъездам.
Толя у матери был один. Похоронили его на кладбище, за школой. Там на кладбище я дал слово отомстить за смерть моего товарища.
План созрел случайно и быстро. Немцы потеряли всякую бдительность, да и их было мало. Гуляя от поворота на улицу Спортивную до Днепрогэса, я заметил, что немецкие офицеры ездят в открытых машинах (верх). На берегу (ниже плотины) я подобрал себе по руке голыш (был я крепким и рослым пацаном), спрятал руку под большую (чужую) рубашку, вышел на проспект и стал ждать. Особенность тротуара та, что он выше проезжей части на 30-40см.
Я стоял недалеко от поворота на ул. Спортивную. Только к вечеру появилась открытая легковая машина, в которой рядом с водителем-солдатом красовалась высокая фуражка офицера. И, о счастье! Он начал притормаживать, приближаясь к бордюру (очевидно для поворота на Спортивную). В какой-то миг ненавистная фуражка была передо мной. Вложив всю свою детскую силу, с ненавистью, я вытащил камень из-под рубашки и опустил на ненавистного орла.
Раздался скрежет металла (очевидно о высокий бордюр), а я что было духу, побежал к своему дому. Было известно, что вход на чердак был только в 1 и 5 подъездах. Уже там, сидя за широкой стеной дымоходов, я услышал с проспекта шум, рев машин и мотоциклов, лай собак.
Через некоторое время на чердак вошли два немца и крикнули: «Партизан, выходи!», открыв огонь. Тогда было печное отопление и чердак – сплошные трубы.
Я слышал, как отскакивали пули от кирпичей. Через некоторое время они появились у другого конца и с той же командой начали стрелять из автоматов. Я понял, что конец. Уже стемнело и свет попадал с улицы через какую-то дыру. Оказалось, что это часть стены висела на арматурах, не знаю как. Но я туда забрался. И в той же миг услышал лай овчарки совсем рядом. Я потерял сознание.
Когда пришел в себя, все было тихо и холодно: у меня штаны были мокрые. На ватных ногах я перелез на чердак, спустился с опаской (никого), пришел домой в третий подъезд. Мама плакала и сразу сказала, что искали меня. На другой день начали сборы пацанов в разных местах. Соседка рассказала, что по приметам – это я.
Она попросила в комендатуре подводу для перевозки вещей в село Широкое. Набрали всякого хлама, меня поместили между вещами, а сверху сели тетя Маруся, мама и Нина. Когда спускались с крутой горы, останавливались и говорили о каком-то «гальмуванні». После этой остановки телегу постоянно заносило в одну сторону (женщины кричали).
В один из таких моментов телега опрокинулась. Пострадала только тетя Маруся: у нее углом корыта вырвало кусок мяса из ноги. Здесь извозчик-дед увидел меня и, догадавшись, сказал: «Молодец, пацан! Если б такие были все, Запорожье не отдали б!»
Здесь у всех отлегло, начали перевязывать ногу тети Маруси. Подняли испуганную лошадь с телегой. Погрузили скарб (меня скрыли). И тут я понял, что такое «гальмування»: веревками тормозят колеса. С двумя загальмованими колесами спустились хорошо.
Ехали вдоль оврага. Остановились в первом доме. Не знаю, кто там жил до войны. Но дома богатые, с красивой мебелью, с ходиками, садами. Одна улица.
Вскоре в кукурузном поле (немцы все сеяли, сажали) сел «кукурузник» и я видел, как к нему шли немецкие цепи. Но пулемет их сдерживал. Потом все стихло. Немцы забрали убитого летчика и долго искали второго. Оказалось: женщины спрятали его сразу, а потом вырыли землянку в лесу и кормили нашего летчика.
Когда вернулись наши, женщины повели освободителей к летчику. Тот вышел, щурился, заросший. Один солдат начал стрелять в воздух из автомата. В какой-то момент он его уронил, и пули прошили спасенного героя. Женщины чуть не убили того солдата.
А тогда немцы полностью организовали местную власть, заставили детей ходить в школу. Даже я в 1943 году пошел в 1 класс. Учебники были советские. Но все портреты Сталина вырезаны. А имена и названия затушевывались. Даже давали там какую-то синюю кашу с тушенкой. А в начале года нам раздали разноцветные круглые ледяшки с ремнями: можно было кататься по льду речушки.
Ранее в Запорожье приезжали на теплоходе жены немецких офицеров (фрау). Когда они поднимались по глубокой лестнице справа от ГЭС, то давали нам конфеты и игрушки. Вскоре стали прибывать немецкие части. У нас жил офицер Фриц. Когда мы переходили из рук в руки, то у нас были или Гансы или Иваны.
Жизнь была тяжелейшая. Вши заедали. Мама уходила с вещами (были в доме) в Запорожье, переходила по льду, покрытому водой по пояс. А с ГЭС немцы стреляли. Много тогда погибло женщин и осталось одиноких детей.
Маму Бог спас: она всегда возвращалась рано утром, когда мы голодные сидели на завалинке дома, били вшей и гнид (сотнями) и бежали к каждой показавшейся фигуре. Основное питание было: кукуруза, кстати, впервые видели горе-вояк румын за поеданием кукурузы. Ее разделывали на специально сделанных дерушках.
Из выброшенного замороженного картофеля отжимали крахмал и варили кисель с сахарином (мама меняла в городе). В качестве мыла использовали мыльную траву, а зимой где-то добывали каустическую соду (мне нравилось: ярко зеленая).
Одежду снимали с убитых (хоть и говорили «мародерство»). Но зимой натурально замерзнешь. Мне пришлось два раза носить немецкие, кованные, здоровые ботинки: одни в Широком (прямо сняли с немца), а вторые в Сталинграде в 1945 году...
------------------------------------------------------------
Источник: Украинские ведомости
http://ukrvedomosti.com.ua/%D0%B8%D1%81%D1%82%D0%BE%D1%80%D0%B8%D1%8F/%D0%BA%D0%B0%D0%BC%D0%BD%D0%B5%D0%BC-%D0%BF%D0%BE-%D1%82%D0%B5%D0%BC%D0%B5%D1%87%D0%BA%D1%83-%D0%BA%D0%B0%D0%BA-%D1%8F-%D0%BE%D1%82%D0%BE%D0%BC%D1%81%D1%82%D0%B8%D0%BB-%D0%BD%D0%B5%D0%BC%D0%B5%D1%86/
